Русская военная доктрина в начале царствования императрицы Анны Иоанновны основывалась на петровском Уставе 1716 г. Он, в свою очередь, во многом был переложением Учреждения к бою по настоящему времени 1708 г. — тактическом руководстве, объединившем опыт первой половины Северной войны.
По примеру англо-голландских войск, пехотные батальоны разворачивались в линию в четыре шеренги, а солдат обучали вести пальбу рядами или взводами, по современной прусской системе. В 1831 г. в армии появились прусские военные советники, которые должны были помочь внедрению новейших прусских пехотных уставов 1726 г. Батальоны были разделены на четыре дивизиона, каждый из которых, в свою очередь, делился на два взвода. Солдаты по-прежнему строились в четыре шеренги, но последняя огня не вела, а использовалась для заполнения разрывов строя. Если при батальоне оставались гренадеры (их часто забирали для формирования сводно-гренадерских полков), они занимали место на правом фланге батальонной линии. Новое прусское изобретение — «кадентная» маршировка (с отбиванием шага всей стопой) — в русской армии не появилось до 1755 г.
В период кампаний Миниха против турок большое внимание уделялось ведению огневого боя, и русская пехота обучалась стрельбе в наступлении «караколем». Этот способ был отменен в изданной в 1736 г. «Диспозиции для военных приготовлений и продвижений при генеральном сражении против турок» генерала Фермора, которой предусматривалась комбинация наступательной и оборонительной тактики. Фермор понимал, что стрельба шеренг целых рот или батальонов через короткое время сама собой прекращается из-за густого дыма, вызываемого употреблением черного пороха. В «Диспозиции» рекомендовалась стрельба взводами, состоящими под командой знающих офицеров; только в этом случае ведение огня на поле боя могло продолжаться как угодно долго.
После восшествия на престол в 1740 г. императрицы Елизаветы прусская тактика была в основном отставлена — царица потребовала возвратиться к тактическим доктринам, введенным Петром Великим. Этот очередной эпизод борьбы с немецким засильем в армии привел к появлению в 1746 г. нового пехотного устава, написанного генерал-фельдмаршалом Ласси: «Строевого Устава пехотного полку для Российской Императорской армии». Хотя в уставе и сохранялись многие петровские идеи, новый взгляд на огневой бой в документе сохранился, с добавлением требования, чтобы при баталии в развернутых линиях штыки были примкнуты. Это было следствием опыта, полученного в боях против турецкой легкой кавалерии, когда штык рассматривался как хорошая защита против конницы.
Следующее и наиболее существенное изменение русского пехотного устава произошло в 1755 г, в ходе шуваловской реформы армии. «Описание пехотного полкового строя» было переработкой нового и передового пехотного устава прусской армии. Шувалов консультировался и с русскими, и с австрийскими специалистами в области тактики, но появившийся в результате документ стал одним из самых сложных пехотных уставов русской армии, появившимся к тому же перед самым началом Семилетней войны. В результате по крайней мере до 1759 г. пехотные командиры из-за недостаточного опыта не способны были применять положения нового устава в войсках.
Основным построением батальона по-прежнему осталось четырехшереножное, но оно было усложнено тем, что при сближении с неприятелем до 70 шагов советовалось перестроиться в три шеренги. При четырехшереножном строе первые две шеренги опускались при стрельбе на колено; при построении в три шеренги на колено вставала только первая из них. Прусская система деления батальона на четыре дивизиона, восемь полудивизионов и 16 взводов считалась удобной для повышения контроля над солдатами на поле боя. Гренадеры батальона ставились на обоих флангах, а резерв силою в три взвода находился на удалении в 25 саженей (около 50 метров) за батальонной линией. Резерву отводилась та же роль, что и не вступающей в стрельбу четвертой шеренге по уставу 1731 г.; в период с 1740 по 1755 г. выделения резерва не производилось.
На практике у шуваловских уставов выявился ряд недостатков, в том числе скорые остановки в стрельбе взводов — проблема, с которой столкнулись и пруссаки. «Наши мушкеты и пушка ответили, но, конечно, не залпом, а правду говоря, в большом беспорядке, но стрельба велась значительно чаще, чем противником», — писал современник. Такая скорость стрельбы, предположительно, три русских выстрела на каждые два прусских, была прямым следствием старой петровской доктрины, возрожденной Минихом и Фермором. Огневая мощь и сомкнутость рядов под огнем противника на протяжении всей Семилетней войны оставались краеугольными камнями российской военной практики, а вовсе не штыковой удар, как полагали историки позднего периода.
Опыт, полученный в первых схватках войны, был положен в основу второго руководства Фермора 1758 г. — «Генеральной диспозиции для сражения с неприятелем». В этом документе требовалось «пальбу открывать повзводно по команде офицеров, целясь в половину роста неприятеля. Когда пруссаки подойдут ближе, открывать огонь дивизионами и продолжать бой на штыках, покуда с помощью Божьей и через храбрость армии Русской неприятель разбит и с поля сражения изгнан не будет».
Прусский устав требовал вести стрельбу не целясь в середину строя неприятеля, но ферморовские наставления были более практичны; в этом случае гораздо больший процент пуль должен был поразить цель. Более высокая точность стрельбы вкупе с большей скорострельностью давали русским солдатам значительное преимущество в огневом бою, который велся обычно на дистанции в 50—70 шагов. Слабость русской армии заключалась в другом, и эта слабость во многом сводила преимущества на нет. Британский наблюдатель сообщал, что «русские войска… ни при каких обстоятельствах не могут действовать с поспешностью». Нудно прописанные приемы перестроений и маневрирование едва ли не в состоянии летаргического сна приводили к тому, что на поле боя российские войска едва передвигались.
Русский очевидец отмечал, что при Гросс-Егерсдорфе «наша армия простояла в строю на протяжении всего сражения, с первой шеренгой, сидящей на колене». Пруссаки заметили, что «…хотя у русских и принято линейное построение, пехотный полк едва ли способен выровнять линию менее чем за час, да и при этом всегда происходит большой беспорядок». К 1759 г. ситуация несколько улучшилась, и с принятием устава Фермора развертывание колонны в линию было облегчено.
Выдвижение войск в составе больших дивизионных колонн было принято русской пехотой в период кампаний Миниха против турок, и в первые годы Семилетней войны эта практика сохранялась. Такое построение было необычным для сближения с неприятелем, но тесное поле боя под Цорндорфом (1758) заставило войска сбиться в колонны, так что выстрелы прусской артиллерии пробивали огромные бреши в строю. Хотя шуваловские наставления рекомендовали применять батальонные колонны в качестве наступательного строя, русские командиры на поле боя продолжали развертывать свои части в линии, поскольку при таком построении весь батальон мог вести огонь. После выхода на позицию вся линия открывала залповый огонь, а затем продолжала атаку стремясь штыками изгнать противника с поля боя.
В 1761 г. в ходе кампании при Кольберге было принято построение бригады, при котором два батальона передвигались в колоннах, образовав подвижное каре, а солдаты должны были либо развертывать фас каре при появлении опасности, либо при необходимости разворачиваться в линию. Это обеспечивало большую мобильность на поле боя по сравнению с первыми годами Семилетней войны.
Принципы построения армии на поле боя в ходе войны также претерпели изменения. В начале столетия принято было разворачивать пехоту в две линии, а третья линия оставалась за ними, формируя резерв. С флангов пехоту прикрывала кавалерия. Если не принимать во внимание огромных колонн, формировавшихся в ходе войны с турками, то первым усовершенствованием можно считать построение в две основных линии с выделением небольшой промежуточной линии полковых резервов. Кавалерия по-прежнему оставалась на флангах, пехота полагалась на огневой бой и мобильные полевые укрепления (рогатки) для предотвращения фронтальной кавалерийской атаки. Под Пальцигом (1759) русская армия предпочла возвести полевые укрепления, чтобы нарушить строй неприятеля, а вторая линия смешанных резервов была готова поддержать войска в случае прорыва противника.
Еще одним важным нововведением в ходе войны были опыты использования в русской армии легкой пехоты. В период осады Кольберга (1761) сформировали два батальона пятиротного состава. Они должны были осуществлять прикрытие, действуя независимо малыми группами, в основном полагаясь на меткую стрельбу. В период царствования Екатерины Великой идея будет поддержана и легкая пехота разовьется в особый род войск, но в 1761 г. их подразделения предназначались лишь для противоборства с прусскими стрелками в районе Кольберга.
