Гвардейцы, перебрасываемые из Испании в Германию в 1809 году, использовали конфискованные парижские кебы, вмещавшие по четыре человека. Затем их пересадили по 12 в тяжелые повозки, в которых немилосердно трясло. Потом они продолжили путешествие на более легких повозках. Ко всему прочему, в Меце собралась толпа, чтобы поглазеть на гвардейцев. Когда же солдаты решили поменять белье на виду у всех, женщины, истошно визжа, разбежались. Иногда гвардейцы могли сдавать свои ранцы в полковой обоз, хотя с 1805 года эта услуга стала обходиться в 20 сантимов в сутки.
В багаж во время походов сдавались и знаменитые медвежьи шапки, которые носили пешие гренадеры и егеря. Первоначально эти шапки следовало носить только в бою, чтобы сделать внешность гвардейцев предельно устрашающей. В остальное время полагалось носить шляпы-бикорны. В 1805 году медвежьи шапки стали носить зачехленными и притороченными к ранцу. Во время дождя чехол, а точнее картонная коробка, превращалась в кашу, поэтому шапку приходилось носить в руках. Позднее вместо картона для чехлов стали использовать ткань.
Бикорн полагалось носить развернув рогами поперек головы (en bataille). Но после кампании 1806/07 гг., когда Гвардии пришлось пережить ужасную зиму в Польше, шляпу разрешили носить и вдоль, наподобие пилотки (en colonne). Это позволяло прикреплять к шляпе меховые наушники и оснащать ее подбородочным ремнем. Это был период тяжелых лишений, но гвардейцы были молоды и переносили невзгоды. Таскать на себе сразу два головных убора было слишком тяжело. Поэтому когда перед битвой при Фридландом гвардейцы получили приказ надеть меховые шапки, они дружно бросили шляпы-бикорны в грязь. Конечно, потом всем выдали новые шляпы, но похожая история случилась при Асперн- Эсслинге. Гвардия выдвигалась к передовой линии столь стремительно, что не было времени остановиться и надеть меховые шапки. Тогда гвардейцы, двигаясь в колонне, поступили следующим образом. Каждый солдат, не сбавляя шага, отвязал от ранца шапку у товарища, шедшего впереди, и помог ему надеть ее. На этот раз шляпы-бикорны полетели в воды Дуная.
В ходе кампании солдаты не часто обзаводились различным скарбом. Иногда борьба с мародерством принимала решительный характер. Так, в 1805 году одного из гвардейцев заставили таскать на шее украденного им гуся до тех пор, пока птичья тушка не начала расползаться от гниения. Однако, когда армия уже не могла целиком полагаться на централизованное снабжение продовольствием, с мародерством приходилось мириться. Сержант Бургонь из фузилерского полка, отступая из Москвы, уносил на себе плащ для верховой езды на бархатной подкладке, шелковый жилет, накидку с горностаевой оторочкой, медвежью шкуру, надетую на голову через дыру так, что медвежья голова висела на груди. На серебряной цепочке через плечо у него висела сумка, в которой лежали серебряные и золотые распятья, пороховницы, а также китайская ваза. В ранце лежало несколько фунтов сахара, риса, сухарей, полбутылки ликера, несколько золотых и серебряных украшений (в том числе две серебряные миниатюры и горсть колец), украшенная бриллиантами плевательница, обломок креста Ивана Великого, а также расшитые золотом и серебром китайские шелка.
Ход кампании для гвардейцев скрашивали привилегии. Например, гвардейцы маршировали по хорошей дороге, тогда как остальные части брели по обочине. Гвардия снабжалась в первую очередь. Это правило сыграло свою роль в гибели Великой Армии по дороге из Москвы. Двигавшаяся впереди Гвардия съедала все немногочисленные запасы, какие успевали сделать на маршруте, а другие части голодали. По воспоминаниям гвардейцев они то обжирались, то голодали. Обжорство оборачивалось напрасным расходом провианта. «Солдаты не думали о завтрашнем дне. Они не думали и о других солдатах, которые придут на их место. Им даже не приходило в голову оставить что-нибудь съедобное после себя».
Несмотря на все привилегии, к концу кампании рацион Гвардии пришлось сократить до минимума. Особенно ухудшилось положение с продовольствием, когда русские сели французам на хвост, и системе снабжения был нанесен окончательный удар. Накануне битвы под Йеной, Барр сумел урвать для себя сахарную голову весом 5 фунтов. Это была его единственная пища в день боя. Немногим лучше было положение дел зимой 1806/07 гг. Наполеону пришлось приказать гвардейцам вынимать из своих мисок по картофелине, которые шли на прокорм самого императора и его штаба. Свои лишения Наполеон описал в письме к брату Жозефу, который жаловался на трудности в ходе итальянской кампании. «Вот уже вторую неделю я не снимаю сапог, которыми постоянно мешаю грязь и снег. Обхожусь без хлеба, вина и коньяка. Живу на одной картошке и гуляше, проделываю огромные переходы то туда, то обратно. Раненых приходится на санях по морозу везти за 50 лиг от поля боя. Вы же, в Неаполе, ведете милую войну, среди хлеба, вина и масла. У вас всегда есть свежая рубашка и чистая простыня. У вас есть общество и даже дамы. Для нас же это звучит как издевательство…
Эвакуация с поля боя раненого офицера. Несмотря на продвинутую для своего времени систему медицинской помощи, действовавшую в гвардейских частях, эвакуация раненых проходила довольно бессистемно. Раненым иногда приходилось сами заботиться о том, как добраться до перевязочного пункта. На рисунке солдат фузилер-егерского полка с помощью погонщика орудийной упряжи уносят с поля боя раненого офицера. Раненный сидит на мушкете, который солдаты держат горизонтально. Это был обычный способ эвакуации раненых. Рядовой фузилер-егерь носит походную униформу. С головного убора снят плюмаж и шнуры. Погонщик в серо-стальном камзоле с остроконечными лацканами, в жилете и рейтузах. К киверу прикрашены плюмаж и шнуры. Раненого принимает сам доктор Ларэ. Он изображен в том виде, каким описал его Лежен в битве при Бородино. Темно-синий камзол с малиновой отделкой, золотой аксельбант.
